Только зарумянился рассвет, а мой хутор Горский уже проснулся. Видно, как из труб валит дымок и медленно рассеивается. Где-то закукарекали громкоголосые петухи, мычат коровы, и люди начали копошиться: кто студёную воду из колодца набирает, кто снег откидывает от дверей да по хозяйству справляется — жизнь течет своим чередом.
Бабка Дарья встает раньше всех, хоть и возраст у нее преклонный, а все не может без дела сидеть. С одиннадцати лет в колхозе. Работала дояркой, привыкла к непосильному труду. Рассказывает, зимой на быках в пургу да метель на работу спешила. Наскоро надевала на себя три юбки, валенки на босу ногу. Штанов не носили, потом уж сатин появился, из него и шили шаровары — снизу и сверху на резинках. Дорога дальняя, пока доберешься, озябнут руки и ноги, а коров доить надобно. Так и работала в колхозе до самой старости — семья большая, кормиться как-то надо было. Вот и сейчас управляется дома по хозяйству да приговаривает: «Кто рано встаёт, тому Бог даёт». Бабка Дарья всегда улыбается, добрые карие, как спелые каштаны, глаза излучают тепло. Соседка её, Варвара, приходит к ней по вечерам на посиделки: носки, варежки вязать, да о жизни толковать.
Баба Варя маленькая, но юркая старушка, всё у нее быстро да ловко получается, горит в руках. Овдовела она в первый же год войны, осталась с двумя малыми детьми, вот и несла свой крест всю жизнь... Наградил её Бог внуками и правнуками — довольная, счастливая, говорит, что будет кому в старости помочь по хозяйству да воды подать.
— Э-э-э! — затягивает Дарья, глядя в окно и ставя в русскую печь чугунок с кашей. — Погода, она ить, как баба, капризная.
— Ой, затопит нас весной, Дарья. Как огороды садить будем?
— Не боись, Варвара, у Бога всего много. Будет днём таять, а в ночь вымерзать, глядишь, и уйдёт помаленьку снег в землю.
Сидят бабульки, тихо беседуют. Слышно, как трещат поленья в печке да кот, напившись молока, мурлычет довольно.
Дед Иван, муж Дарьи, в стороне, у печки, махорку курит, слушает старух, головой мотает:
— Помнишь, Варька, раньше кизеками топили, жара-то какая от них, хоть из хаты выбегай. Бывало, летом мать с отцом на покосе, а мы трое — я, Нюрка да Егор меньшой — разбрасывали навоз по базу, за зиму собранный. Перемешивали с соломой, заливали водой из колодца и месили, в формы укладывали, сушили на солнце. А ноне погляди — дрова, уголь. Во как!
Время летит незаметно, пора расходиться. Пока беседовали, по одному носку связали.
В такие волшебные вечера часто прибегаю к соседям и я. Слушаю их и удивляюсь: какое же время было тогда трудное, тяжёлое. Сколько непомерных трудностей легло на эти хрупкие бабьи плечи, сколько пережито, а они не унывают. Мне их немножко жаль. В то же время легко и радостно на душе, оттого что живут в хуторе вот такие простые, приветливые да хлебосольные люди. Слушаешь их с интересом, смотришь — с восхищением. С ними, прошедшими огонь и воду, ничего не страшно!
Иду домой, ветер усиливается, снег бьет в лицо. А у бабки Дарьи и впрямь в избе лугом пахнет! И правда, когда ж эта зима закончится?
Е. Летягина,
х. Горский.
