«Черная кошка» — прозвище знаменитой московской банды, орудовавшей в столице в начале 50-х годов прошлого века. Истории этой шайки посвящены книги, газетные статьи и сериалы, самым известным из которых стал фильм «Место встречи изменить нельзя», правда, почти ничего не имевший общего с реальной историей. Лет на десять позже столичной «Черной кошки» урюпинская банда заставила жить в страхе весь город, и об этом ничего не сняли и не написали. С помощью очевидцев тех далеких событий мы попытались восстановить ее недолгую историю — и хорошо, что недолгую.
«ЭХ, ВРЕМЯ, ВРЕМЯ,
ВРЕМЕЧКО…»
В 1947 году в Советском Союзе отменяют смертную казнь — военное время позади, и кажется, что можно обойтись и без высшей меры наказания. В 1950-м — как тогда водилось, по просьбам трудящихся — ее возвращают, но только для изменников и шпионов. С 1954-го «вышка» вводится за убийства при отягчающих обстоятельствах, потому что страну захлестывает такая волна преступности, что партия и правительство не видят иного способа ее победить. Страна еще не отошла от войны: безработица, безотцовщина, всеобщий дефицит — приметы трудного времени. Не лучше других живут и в Урюпинске.
Обеспеченными считаются семьи, если работают оба родителя — если, конечно, отец вернулся с фронта. В семьях, где отрыдали над похоронками, женщины тянутся из всех жил, чтобы поднять на ноги детишек, и считают за счастье получить работу уборщицы, сторожа или почтальонки. Устроить ребенка из многодетной семьи в местный интернат, в котором кормят регулярно, — это тоже большая удача. Предприятий в городе по пальцам пересчитать, и с работой очень туго.
Напряженно и с продуктами — очереди за хлебом в магазин на Большухе (современной улице Пушкина) занимают с вечера. Пекарня на Чапаева (напротив сегодняшнего здания телевидения) хлеба, пополам с кукурузой, выпекает мало и плохого качества. В магазине на Партизанке, чтоб избежать очередей, покупатели оставляют подписанные сумочки под пшено и крупу: утром занес, вечером забрал. Выручают огороды — на месте теперешней намывной территории выделяют заливные, весной их покрывает половодье, а летом здесь сажают картошку, помидоры, огурцы. Главное ребячье лакомство — конфеты-подушечки и, пореже, шоколадные «Пилот» и «Весна». И «петушки» на палочке, которыми вместе с семечками приторговывают у входа на Колхозный рынок безногие инвалиды на тележках-каталках, вчерашние фронтовики, — еще одна страшная примета того времени. Кто-то из них просит и милостыню.
Как в песне Владимира Высоцкого о послевоенном времени, «на всех клифты казенные, и флотские, и зонные». У урюпинской шпаны в моде еще и тельняшки. Полосатой материи на всех не хватает, ее режут на треугольники, которые аккуратно пришиваются к рубашкам изнутри, под воротничками, чтобы было впечатление, что тельняшка надета под рубаху. В Урюпинскую тюрьму иной раз набивают по сорок человек в камеру, переполнена и милицейская КПЗ, камера предварительного заключения (помещалась она со двора здания, где был медвытрезвитель, на ул. Красноармейской). Хулиганство, драки, кражи — рядовые явления.
ЗА ЧТО?
Так что едва ли кто удивился очередной серии краж денег и продуктов из магазинов, хотя поначалу в одно дело эту серию, скорее всего, не объединили. Город ужаснулся, когда ночью был убит рабочий кранового завода, шедший домой со второй смены по переулку 9 Мая, совсем недавно называвшемуся Кладбищенским. Хулиганы для Урюпинска были привычнее убийц, а случившееся зловеще выглядело еще и потому, что произошло неподалеку от нынешнего старого кладбища, тогда еще не закрытого. Работягу до смерти забили кастетами, и беспричинно — что было с него взять?
Молва при отсутствии официальной информации число жертв превысила многократно. Ближе к вечеру люди старались не выходить из домов и не ходили в одиночку, многие носили с собой палки или металлические пруты, чтобы дать отпор на случай нападения. На Лензаводе, где прошло стихийное собрание, заговорили об отказе работать во вторую смену, пока не найдут убийц. Пошли слухи о бандитах, о том, что они убивают с помощью гирьки на цепочке и гоняются за жертвами верхом на лошадях. В реальности же последовало второе убийство — у ресторана «Хопер» (на месте будущего ресторана «Вечерний», там теперь многоэтажка).
В «Хопре», как потом выяснится, бандиты пропивали наворованные деньги и, выйдя на улицу, тоже абсолютно бессмысленно зарезали однорукого Толю по прозвищу Толец, безобидного пьяницу. Но, как нетрудно предположить, терпение властей лопнуло, когда обнаглевшие уркаганы залезли в Урюпинский горком КПСС на втором этаже здания нынешнего краеведческого музея, переломали мебель, нагадили на столе первого секретаря и, как говорили горожане, выкололи глаза на портретах руководителей советского государства. Это пахло уже не просто хулиганкой, а идеологической диверсией. На поимку злодеев бросили всю здешнюю милицию. Когда бандитов наконец задержали, городу пришлось удивляться снова.
«КОГДА Ж ВЕЗЛИ
В НАРОДНЫЙ СУД…»
Ими оказались не какие-то отпетые рецидивисты. Двоим, Хопёрскову и Бунёву, было чуть больше двадцати. Еще двоих, Рыкова и Новикова, задержали прямо в военкомате, куда они явились, получив повестки о призыве в армию. Все четверо — ничем не примечательные, обычные, тщедушные. Членами московской «Черной кошки» тоже были молодые люди, но в отличие от урюпинских — сплошь спортсмены и передовики производства.
Поначалу всех четверых закрыли в одной камере КПЗ, откуда они пытались бежать. Их сокамерник, некто Четвертухин, умудрился пронести с собой пилку по металлу. Стали по очереди пилить решетку на окне, пока другие отвлекали милиционеров песнями. Номер не прошел — пилку отобрали, всех перевели в тюрьму. По окончании следствия состоялся суд, показательный и открытый, в клубе «Коммунальник» на проспекте Ленина (здание не сохранилось). Когда при огромном скоплении народа подсудимых вывели конвойные солдаты с винтовками, чья-то мать отчаянно заголосила, как по покойникам. Стоявший в оцеплении участковый дядя Митя Щербаков, известный всему городу, сказал: «Раньше надо было рыдать!» Кто-то вспоминал, как Рыков, по кличке Рычок, с ножом в руках гонялся по горсаду за девушкой, отказавшейся с ним вальсировать. А кто-то из тех, кому удалось попасть в зал судебного заседания, выкриками с мест требовал самого сурового наказания для преступников.
Рыкова и Хопёрскова, Хопёрика, приговорили к расстрелу, Новикову и Бунёву дали по пятнадцать лет лагерей. Каждому застегнули наручники за спиной, и солдаты уложили осужденных лицом вниз на пол «воронка». Матери упали в обморок, на них лили воду, чтобы привести в чувство…Плохо кончил и Четвертухин, который облил бензином и поджег сожительницу, женщина погибла, за это он был приговорен к смертной казни. На их семьях было поставлено клеймо на долгие годы. Сестра одного из расстрелянных так и не смогла из-за брата устроиться на работу и спилась.
ЭПИЛОГ
Наши собеседники, а мы поговорили со многими, все, как один, просили не упоминать их фамилий в этой статье, словно они были виноваты в том, что произошло уже больше полувека назад. «Если бы о чем-то хорошем рассказать, тогда да, а так не надо, не называйте меня!» — повторяли они. И каждый из рассказчиков подчеркивал, что всё, совершенное бандой, никак нельзя списывать на тяжелые времена. Да, не все наедались досыта, и кого-то обстоятельства толкали и на кражи, и на другие преступления, но чтобы убивать людей — такой грех на душу брать нельзя в любые времена и при любых обстоятельствах.
А тогда, в 60-х, город успокоился и жители по улицам снова ходили без страха. Спустя несколько лет пришла странная весточка издалека. Якобы какому-то летчику, уроженцу Урюпинска, один из осужденных, грузивших что-то в его самолет на урановых рудниках, сказал: «Передавай от меня привет! Скажи, что Хопёрик жив!» Едва ли в это можно верить, просто в СССР бытовали слухи о том, что приговоренных к расстрелу на самом деле не казнят, а отправляют добывать уран, где они умирают мучительной смертью. Дальнейшая судьба Бунёва неизвестна. А Новиков, отсидев свой срок, вернулся в город, работал на одном из местных предприятий.
До 90-х с новой волной преступности еще несколько десятилетий, но это уже совсем другая история.
С. ЗАВОЗИН.
